Культурные люди - Страница 14

К оглавлению

— Ну, что! говорил я! и вышла моя правда! — кричал он еще издали, махая руками.

Наконец подбежал и торжественно объявил:

— Науматуллу видел.

— Да ты хоть бы говорил толком! — возразил я, едва воздерживаясь от раздражения.

— Из Бель-Вю Науматуллу; он тоже за границу едет — вон с ним, вон с этим… ну, вот что в ермолке у нас в вагоне сидит!

— Ну, и пускай едет. Какое, наконец, нам до этого дело!

— Как какое! Я от Науматуллы узнал про него. Он — принц, братец, только инкогнито.

— Душа моя! это, наконец, утомительно!

— Ты сперва взгляни, а потом говори! Вон они рядом сидят. Науматулла-то уж рассчитался с Бель-Вю, теперь у принца камергером служит.

Как ни глупо все это представлялось, но я невольно взглянул вперед. Действительно, восточный человек сидел за общим столом и пил шампанское, которое Науматулла из Бель-Вю (я тотчас же узнал его) наливал ему.

— Ты вот все бегаешь, — сказал я Прокопу, — теперь еду прозеваешь, а потом будешь жаловаться, что голоден. Садись-ка лучше, ешь.

— Нет, я хочу тебе доказать! хоть я и не отгадчик, а взгляд у меня есть! Псст… псст… — сделал он, кивая головой по направлению к Науматулле.

Науматулла встал, что-то почтительно пошептал восточному человеку, потом налил три бокала, поставил на тарелку и поднес нам.

— Прынец просит здоровья кушать! — сказал он.

Прокоп принял бокал и, выступя несколько вперед, церемониально поклонился. Я и Стрекоза тоже машинально взяли бокалы и некоторое время совсем по-дурацки стояли с ними, не решаясь, пить или не пить. Восточный человек между тем во весь рот улыбался нам.

— Что же это, однако, за принц такой? — спросил Стрекоза Науматуллу.

— В Эйдкунен — всё будем говорить; в Эйдкунен — всё чисто будем объяснять, — таинственно ответил Науматулла, — а до Эйдкунен — не можем объяснять. Еще шампанского, господа, угодно?

— Да не мятежник ли это какой-нибудь? — усомнился вдруг Прокоп.

— Сказано: в Эйдкунен всё чисто объяснять будем. И больше ничего! — вновь подтвердил Науматулла и исчез, с опорожненными бокалами, в толпе.

— Как же к нему обращаться? чай, титул у него какой-нибудь есть? — обеспокоился Прокоп. — Науматулла, признаться, сказал мне что-то, да ведь его разве поймешь? Заблудащий, говорит, — вот и думай!

— В Эйдкунене узнаем-с, — отозвался Стрекоза.

— Чай, беглый какой-нибудь, — продолжал Прокоп, — ишь, шельма, смелый какой! не боится, так с подлинным обличьем и едет! вот бы тебя к становому отсюда препроводить — и узнал бы ты, где раки зимуют!

— В Вержболове, по всей вероятности, так и поступлено будет, — вновь отозвался Стрекоза.

— И все-таки принц! там как ни дразнись свиным ухом, а и у них, коли принц, так сейчас видно, что есть что-то свыше. Вот кабы он к Наташеньке присватался, я бы его в нашу православную веру перевел… ха-ха! А что ты думаешь! уехали бы все вместе в Ташкент, стали бы новые необременительные налоги придумывать, двор бы, по примеру прочих принцев, завели, Патти бы выписали…

— Христос с тобой! ведь Ташкент-то уж русский!

— А может, царь и простит, назад велит отдать. Мы против русской империи — ничего, мы — верные слуги; вот коканцы — те мятежники. А мы бумагу такую напишем, чтобы, значит, ни вам, ни нам. Смотри-ка! да никак Науматулла опять с шампанским идет! Постой, я его расспрошу!

Действительно, Науматулла опять стоял перед нами с наполненными бокалами и говорил:

— Вторично прынец велел здоровья кушать! Все будьте здоровы! Кофий, чай, шкалад — кому что угодно, всё спрашивайте! все подавать велено!

— Да кто твой принц! сказывай! — спросил Прокоп, — может, он мятежник?

— В Эйдкунен — всё говорим; до Эйдкунен — ничего говорить не можем!

— Пить ли? — усомнился Прокоп, обращаясь ко мне.

К счастию, звонок прервал все эти вопросы и недоразумения. Мы наскоро выпили шампанское и поспешили в вагон, причем я, на ходу, представил друг другу Стрекозу и Прокопа. Восточный человек был уже на месте, и Прокоп, сказав мне: воля твоя, а я его буду благодарить! — подошел к нему. На что восточный человек ответил очень приветливо, протянув руку на диван и как бы приглашая Прокопа сесть на нее.

Надо отдать справедливость Прокопу, он отнесся к этой пантомиме довольно недоверчиво и сел поодаль. Затем он попытался завести разговор и, как всегда водится в подобных случаях, даже выдумал совершенно своеобразный язык, для объяснения с восточным человеком.

— Далеко? луан? — спросил он и, для ясности несколько раз махнув рукою в воздухе, показал пальцем в окно.

Восточный человек засмеялся и тоже показал пальцем в окно.

— Дела есть? афер иль я?

Восточный человек продолжал смеяться и показывать пальцем в окно.

— И я тоже туда! е муа осей леба! Только я, брат, без дела — комса!

Очевидно было, однако ж, что восточный человек или не понимал, или упорно притворялся непонимающим. Он только смотрел как-то удивительно весело, раскрыв рот до ушей.

— Не понимаешь? — утомился наконец и Прокоп, — ну, нечего делать, давай так сидеть! друг на дружку смотреть станем!

Начали смотреть друг на друга, и вдруг оба захохотали. За ними захохотали и другие, так что Надежда Лаврентьевна обеспокоилась и выглянула из-за двери.

— Наденька! поди сюда! вот это принц! а это — ма фам! — рекомендовал их друг другу Прокоп.

Надежда Лаврентьевна ничего не понимала и как-то конфузливо оглядывалась. Между тем принц, с ловкостью восточного человека, вскочил с своего места, отвернул полу халата, порылся в кармане штанов и поднес Надежде Лаврентьевне шепталу, держа ее между двумя пальцами.